Молодой бабу Симу не помнил никто. Казалось, она всегда была сухой, смуглой старушкой в клеточках морщин, с мелкими узловатыми руками и спиной в полупоклоне. Конечно, и сохранились фотографии из прошлого, но невозможно было узнать в полной завитой женщине, пугливо таращившей глаза в объектив, спокойную и равнодушную к жизни маленькую бабу Симу.
Сын ее давно умер, невестка практически сравнялась с ней годами — по виду и по здоровью. Остались взрослые внуки и особая гордость — правнучка.
Сима каждый день собиралась умирать и обозначала себе конечную точку: «вот внуки выучатся», «вот внуки женятся», «вот дождусь правнучку». А теперь появился новый последний срок — «вот пойдет правнучка в школу».
Никто не знал, сколько бабе Симе лет, да и сама она не говорила об этом. Знали только, что день рождения у нее весной. Пришлось домашним самим придумывать дату: Сима ее не помнила. Но свой праздник любила, особенно радовалась тюльпанам. И внуки охотно привозили разноцветный букет, не озадачиваясь другими подарками. Невестка Люба дарила что-то нужное: байковый халат, теплые тапочки с жесткими задниками, бежевые хлопчатобумажные колготки.
Баба Сима жила с невесткой вместе, в маленькой «двушке» на пятом этаже. Во двор гулять не спускалась, говорила, что ноги болят от лестницы. Открывала застекленный балкон, ложилась грудью на перила и сверху переговаривалась с соседками.
— Чёй -та у тебя, Нинка, кофта новая? — спрашивала соседку с третьего этажа, которая отчаянно отказывалась принимать свой возраст и тянулась за молоденькой невесткой.
Соседка, обидчиво поправляя норковый воротник, вполголоса отвечала:
— Это шуба такая, вязаная. Дороущая!
— Шу-у-у-ба-а… — с нескрываемым сарказмом тянула баба Сима. — Сама что ль вязала? А на воротник где ж ты столько шкурок старых набрала? Кошек что ли ловила?
Пока возмущенная соседка хватала ртом воздух, удовлетворенная баба Сима говорила себе под нос:
— Грымза старая. Я тебе вовек тех кошку и котенка не прощу, которых ты на мороз выкинула.
Соседки бабу Симу недолюбливали, и их можно было понять.
А вот своим, домашним, Сима помогала: вязала пуховые носки любого размера и ходила в магазин за свежим хлебом. Продавщицу любила: та всегда спрашивала о правнучке, а эта тема была безотказным пропуском в Симино сердце. Могла прибраться к Любиному приходу с работы.
А однажды к лету баба Сима вдруг стала спускаться подышать воздухом во двор. Прежняя компания разбавилась новыми людьми: заселили соседний дом. Сима выходила с утра, попив чаю с батоном, а возвращалась уже вечером. Невестка Люба первое время тревожилась, часто выглядывала с балкона.
…К зиме баба Сима вдруг попросила новое пальто. Крайне удивленная, Люба рассказала о просьбе сыновьям и — после родов ведь располнела — отдала свекрови свою симпатичную шубку из серого каракуля. Как раз маленькой Симе по размеру.
Потом Люба заметила, что баба Сима стала красить губы яркой бордовой помадой. «Баба, ты опять молодая, что ли, будешь?» — наивно спросила правнучка на воскресном обеде. А Люба усадила внучку на колени и рассказала ей, что баба Сима ничего хорошего в своей жизни не видела, росла в голоде и нужде, и детей потом растила одна. И так ей тяжело было. Пускай сейчас на старости лет живет как хочет. Она ведь у них у всех одна, самая старенькая бабушка.
А весной, за пару дней до своего дня рождения, Сима объявила, чтобы дети к празднику не готовились: она уходит на целый день. А куда, с кем — ничего не сказала.
В свой день рождения Сима действительно ушла, надев синее платье, мазнув губы и брызнув на шубу Любиными духами. Вечером в шесть часов все услышали, как в замке поворачивается ключ.
На пороге стояла баба Сима: спина прямая, щеки гладкие, глаза сияют. В руках букет тюльпанов, а рядом стоял мужчина. Пожилой, высокий, с белым кашне, он опирался на красивую трость. Мужчина твердым голосом попросил у Любы… руки Симы.
— Чего-чего? — не поняла Люба.
— Прошу у вас руки Серафимы, — повторил мужчина. — Обязуюсь любить и беречь. И в горе, и в радости.
— Застегни халат и закрой рот, — засмеялась баба Сима.
Потом по Любиному звонку примчались два внука с женами. Даже правнучку взяли. И Иван Капитоныч — так звали мужчину — опять и опять рассказывал, как сын купил ему квартиру в соседнем доме, как он выходил во двор, пока не заболел. Как Сима бегала в магазин за продуктами для него и варила суп. Как он поправился и они с Симой гуляли и разговаривали. Как поняли потом, что вместе им лучше, чем врозь.
— А зачем жениться-то? — обалдела Люба.
— А я хочу, чтобы все было честно. Сима очень важный человек в моей жизни. Хочу, чтобы она была моей женой. Хочу беречь ее.
Потом всей компанией провожали Ивана Капитоныча домой.
Люба зашла к бабе Симе в комнату.
— Мама, тебе это все зачем? Тебе со мной плохо?
— Я давно забыла, кто я. Я и с Иваном Капитонычем подружилась только потому, что ему помощь нужна. А он меня таким вниманием окружил. Он меня спрашивает всегда:
— Сима, что ты хочешь? — Вы меня любите, но рядом с ним я поняла, что я — человек, что я — женщина. Никогда у меня такого не было, да я и не знала, что такое бывает. — Я с ним жить хочу. Сколько Бог даст: месяц, год… И женой ведь я не была никогда. У счастья нет возраста. Ты, главное, если чудо постучится в твою дверь — открой, не бойся.
Люба до утра не могла уснуть. Оказывается, можно сложить крылья и каждый день ждать смерти. Но выстрелить набухшей почкой на теплое прикосновение солнца. И измениться за один день. Вот так сиять на пороге. Пахнуть фруктовым вином. И стать счастливой. И стать чьим-то счастьем…
